Капитализм: Системные проблемы и их последствия

Введение

Современная экономическая система, основанная на капитале и денежных отношениях, достигла беспрецедентных уровней производства и технологического развития. В 2024 году мировой ВВП составил $111,3 триллиона, а стоимость природных ресурсов планеты оценивается в $393 триллиона. Однако за фасадом этого изобилия скрывается множество системных парадоксов и глубоких проблем. Эта система, ориентированная на бесконечный рост и максимизацию прибыли, порождает не только колоссальное социальное и экономическое неравенство, но и приводит к разрушению окружающей среды, изощрённым формам человеческой эксплуатации и внедрению этически сомнительных бизнес-практик, наносящих прямой вред обществу.

Данная статья представляет многомерный анализ этих системных сбоев. Мы рассмотрим исторические циклы концентрации богатства, которые возвращают нас в “Позолоченный век” конца XIX века, и изучим, как современные формы рабства и неоколониализма встроены в глобальные цепочки поставок. Цель этой статьи — показать, что эти проблемы не являются случайными ошибками, а логическим следствием фундаментальных принципов, лежащих в основе современной денежной системы.

Теоретические основы и методология

Концептуальные подходы к измерению неравенства

Традиционные монетарные подходы к измерению бедности (пороги $1,90-$6,85 в день) дополняются многомерными индексами, учитывающими образование, здравоохранение, уровень жизни и социальное участие. Глобальный многомерный индекс бедности (Global Multidimensional Poverty Index, MPI) позволяет более точно оценить различные проявления неравенства в городских и сельских условиях, между полами и возрастными группами.

Для анализа концентрации богатства используются показатели доли топ-1%, топ-10% и топ-0,1% населения в общем национальном богатстве. Покупательная способность оценивается через индексы, учитывающие как номинальные доходы, так и стоимость жизни в различных регионах.

Социально-психологические механизмы

Теория социальной идентичности наглядно показывает, как экономическое неравенство становится плодородной почвой для межгрупповых конфликтов, формирования устойчивых стереотипов и поляризации политических установок. Когда разрыв в доходах и богатстве увеличивается, экономические классы (например, «богатые» и «бедные», «1%» и «99%») становятся более выраженными социальными категориями. Люди начинают сильнее идентифицировать себя со своей экономической группой («мы») и противопоставлять ее другой («они»), что запускает ключевые механизмы теории:

• Влияние на межгрупповые отношения: Растущее неравенство усиливает социальную дистанцию. Например, исследования в США и Европе показывают, что в более неравных обществах ниже уровень доверия между людьми. Это проявляется в сегрегации по месту жительства, выбору школ и кругу общения, что ведет к ослаблению социальных связей и эмпатии между представителями разных экономических слоев.

• Формирование стереотипов: Неравенство способствует созданию и закреплению стереотипов, которые часто служат для оправдания существующего порядка. Согласно модели содержания стереотипов, богатых часто воспринимают как компетентных, но холодных и аморальных, в то время как бедных — как менее компетентных, но более теплых и дружелюбных (или, в негативном ключе, как ленивых). Эти стереотипы могут напрямую влиять на поведение: например, при приеме на работу или оценке чьих-либо способностей.

• Формирование политических установок: Экономическое неравенство является мощным драйвером политических процессов. Оно может приводить к росту запроса на перераспределение благ (повышение налогов для богатых, социальные программы), а также питать популистские настроения, когда политики строят свою риторику на противопоставлении «простого народа» и «коррумпированной элиты». Яркий пример — политическая поляризация в США, где экономические разделительные линии во многом совпадают с партийными.

Принципиально важным для понимания этих процессов является различие между объективным и субъективным неравенством:

• Объективное неравенство — это статистический факт, измеряемый такими показателями, как коэффициент Джини или доля национального дохода, принадлежащая 1% самых богатых людей.

• Субъективное неравенство — это личное восприятие человеком уровня неравенства в обществе. Именно оно зачастую является более сильным предиктором социальных установок.

Восприятие может кардинально отличаться от статистики. Например, в странах с активным освещением в СМИ стиля жизни сверхбогатых (через социальные сети, реалити-шоу) субъективное ощущение неравенства может быть очень высоким, даже если статистические показатели не меняются. Исследования показывают, что именно субъективное, а не объективное неравенство, сильнее связано с уровнем личного счастья, требованиями к справедливости и готовностью к протестам.

Влияние неравенства также сильно зависит от культурного контекста:

• В США, где сильна вера в «американскую мечту» и социальную мобильность, неравенство долгое время могло восприниматься как справедливый результат индивидуальных усилий. Однако в последние десятилетия этот взгляд меняется.

• В странах Скандинавии, с их эгалитарной культурой и мощными институтами социального обеспечения, даже незначительный рост неравенства может вызывать острую общественную реакцию.

• В обществах с низким уровнем доверия к государственным институтам (например, в некоторых странах Латинской Америки) высокое неравенство чаще приводит к политической нестабильности и протестам, чем в странах, где граждане верят в способность государства сглаживать экономические разрывы.

Исторический анализ: U-образная траектория неравенства

Позолоченный век (1870-1900)

Первый пик концентрации богатства пришелся на период активной индустриализации. В США доля топ-1% населения составляла 27-37% всего национального богатства. В Массачусетсе доля топ-5% выросла с 57% до 70% между 1870 и 1900 годами, что демонстрирует стремительную концентрацию капитала в руках промышленной элиты.

Пик неравенства (1920-1930)

К 1928 году топ-1% контролировал 23,9% всех доходов до налогообложения. В 1929 году более 60% семей зарабатывали менее $2000 в год, что составляло минимум для удовлетворения базовых потребностей. Этот период характеризовался крайним неравенством, которое У.Э.Б. Дюбуа описал как “процветание и депрессия бок о бок”.

Великая депрессия и военные годы (1930-1950)

Великая депрессия частично была вызвана огромным неравенством между богатыми (контролировавшими треть всего богатства) и бедными (не имевшими накоплений). Экономический кризис и последующие социальные реформы привели к резкому снижению концентрации богатства.

Великое сжатие (1950-1970)

Этот период характеризовался наименьшим уровнем неравенства в американской истории. Доля топ-1% составляла 20-25% всего богатства. Рост среднего класса, сильные профсоюзы и прогрессивная налоговая система способствовали относительному равенству.

Возврат к высокому неравенству (1980-2024)

С 1980-х годов наблюдается постоянный рост концентрации богатства. С 25-30% в 1980-2000 годах показатель вырос до 30,8% в 2024 году, приближаясь к уровням Позолоченного века. Топ-0,1% (ультрабогатые) контролируют 13,8% всего богатства, что в долларовом выражении составляет $49,2 триллиона.

Глобальная структура неравенства

Концентрация богатства в мировом масштабе

Глобальная концентрация богатства достигла исторических максимумов: топ-1% в мире владеет 43% всех глобальных финансовых активов, а 69% глобального богатства сосредоточено в развитых странах. В 2024 году богатство миллиардеров выросло на $2 триллиона ($5,7 миллиарда в день), в то время как 2769 миллиардеров контролируют совокупное богатство в $15 триллионов.

Региональные различия в покупательной способности

Анализ покупательной способности по странам выявляет значительные диспропорции. Лидерами являются:

1. Люксембург (индекс 148,9)

2. Саудовская Аравия (131,46)

3. США (127,62)

4. Швейцария (126,15)

5. Катар (125,05)

Россия занимает 51-е место с индексом 51,11, что указывает на среднюю покупательную способность, в то время как Китай с индексом 72,28 демонстрирует более высокие показатели. Критически низкую покупательную способность (индекс менее 50) имеют более 40 стран, включая Нигерию (9,4), Венесуэлу (12,6) и Египет (15,2).

Многомерный анализ бедности

Глобальная статистика бедности

Обновленные данные Всемирного банка на 2024 год показывают масштабы глобальной бедности:

• Крайняя бедность (менее $2,15/день): 692 млн человек (8,5% населения)

• Умеренная бедность (менее $3,65/день): 1,75 млрд человек (21,4% населения)

• Бедность по критерию $6,85/день: 3,56 млрд человек (43,6% населения)

Региональное распределение бедности

Крайняя бедность сконцентрирована в определенных регионах:

• Африка к югу от Сахары: 60% всех крайне бедных (416 млн человек)

• Южная Азия: 30% всех крайне бедных (208 млн человек)

• Остальные регионы: 10% всех крайне бедных (69 млн человек)

Особую тревогу вызывает детская бедность: около 50% всех крайне бедных составляют дети младше 18 лет, что означает 347 млн детей, живущих в крайней бедности.

Демографические аспекты неравенства

Гендерные различия в покупательной способности

Гендерный разрыв в доходах усугубляется с возрастом. В возрастной группе 18-24 года разрыв составляет 2,2%, но к 55-64 годам увеличивается до 25,8%. Женщины в возрасте 20-30 лет зарабатывают более 80 центов за каждый доллар, заработанный мужчинами того же возраста, но к 55-60 годам этот показатель снижается до 74 центов.

Парадоксально, что женщины принимают 85% всех потребительских решений и контролируют $5-15 триллионов ежегодных расходов в США, однако глобально зарабатывают примерно на 15% меньше мужчин.

Возрастные особенности покупательной способности

Пиковая покупательная способность достигается в возрасте 41-45 лет, что объясняется достижением карьерных высот и накоплением ресурсов. Generation X демонстрирует наивысшую покупательную способность, тратя в среднем $83,357 в год на человека.

Коррупция как структурный фактор неравенства

Теоретические механизмы взаимосвязи коррупции и неравенства

Современные исследования выявили фундаментальную взаимосвязь между коррупцией и экономическим неравенством, которая проявляется через материальные и нормативные механизмы.

Материальные механизмы заключаются в том, что богатые слои общества имеют как большую мотивацию, так и больше возможностей для участия в «элитарной коррупции» (state capture). Они могут подкупать чиновников для получения выгодных госконтрактов, налоговых льгот и влияния на законодательство. Классическое исследование МВФ (Does Corruption Affect Income Inequality and Poverty?) показало, что именно этот вид коррупции напрямую ведет к росту неравенства. В то же время бедные слои населения чаще сталкиваются с «бытовой коррупцией», будучи уязвимыми для вымогательства при обращении за базовыми государственными услугами (медицина, образование), что еще больше истощает их ресурсы.

Нормативные механизмы связаны с тем, что высокое неравенство подрывает легитимность социальных и политических институтов. Когда граждане видят, что правила игры систематически нарушаются в пользу богатых, их собственная приверженность закону ослабевает. Исследование (A Comparative Study of Inequality and Corruption), охватившее около 129 стран, подтвердило, что неравенство является таким же мощным предиктором коррупции, как и общепризнанные факторы вроде низкого уровня экономического развития или слабой демократии. Оно разрушает социальное доверие и создает атмосферу, в которой коррупция становится приемлемой нормой поведения.

Порочный круг коррупции и неравенства

Коррупция усиливает неравенство доходов и бедность через несколько четко установленных каналов, создавая порочный круг, где каждый фактор усиливает другой.

1. Снижение экономического роста: Коррупция отпугивает инвесторов, снижает качество государственных инвестиций и инфраструктуры и подавляет инновации. Семинальная работа (Corruption and Growth) в The Quarterly Journal of Economics эмпирически доказала, что страны с высоким уровнем коррупции демонстрируют более низкие темпы экономического роста и объемы частных инвестиций. Этот замедленный рост в первую очередь бьет по бедным.

2. Искажение налоговой системы: Коррупция делает налоговую систему регрессивной. Исследования Всемирного банка показывают, что в коррумпированных странах состоятельные лица и корпорации используют взятки и лазейки для уклонения от уплаты налогов. Это приводит к тому, что налоговое бремя перекладывается на наемных работников и малый бизнес, а государство недополучает средства для финансирования социальных программ.

3. Неэффективность социальных расходов: Средства, выделяемые на борьбу с бедностью, здравоохранение и социальное обеспечение, часто расхищаются. Исследование (Corruption and the Provision of Health Care and Education Services) показало, что высокий уровень коррупции коррелирует с низкими показателями здоровья и образования, так как деньги не доходят до адресатов из-за «утечек» и «откатов» при госзакупках лекарств или строительстве школ.

4. Барьеры в образовании: Коррупция создает глубокое неравенство в доступе к качественному образованию, которое является главным социальным лифтом. Взятки за зачисление в престижные университеты или покупка дипломов лишают талантливых детей из бедных семей шансов на формирование человеческого капитала, консервируя бедность между поколениями.

5. Концентрация активов: Через коррупционные приватизационные сделки, непрозрачное распределение земли и ресурсов активы концентрируются в руках небольшой группы лиц, связанных с властью. Этот механизм особенно ярко проявился в странах бывшего СССР в 1990-е годы и до сих пор является ключевым фактором сверхвысокого неравенства в регионе.

Влияние коррупции на восприятие справедливости

Восприятие справедливости играет ключевую роль в этом цикле. Исследование (All for All: Equality, Corruption, and Social Trust) показывает, что в странах с высоким уровнем неравенства (где система изначально воспринимается как несправедливая) коррупция воспринимается как неизбежное зло. В этих условиях честное и беспристрастное отношение со стороны отдельных чиновников (процедурная справедливость) почти не влияет на общее мнение о коррумпированности системы. Напротив, в более эгалитарных обществах (например, в Скандинавии) вера в справедливость институтов значительно снижает терпимость к коррупции и само ее восприятие.

Это создает опасную обратную связь: неравенство порождает коррупцию → коррупция подрывает веру в справедливость институтов → низкая вера в справедливость делает граждан более терпимыми к коррупции, так как они считают, что «все так делают». На микроуровне это подталкивает индивидов к коррупционному поведению, поскольку честность в нечестной системе кажется иррациональной.

Региональные особенности влияния коррупции

Влияние коррупции на неравенство варьируется. В странах Латинской Америки с исторически сложившимся высоким неравенством в распределении земли (активов) коррупция может не так сильно увеличивать уже существующий разрыв, но она катастрофически замедляет экономический рост, не давая бедным выбраться из нищеты.

В странах Восточной Европы и Центральной Азии, где высока социальная дифференциация и сильна практика «захвата государства», коррупция напрямую усугубляет неравенство. Анализ Всемирного банка по Казахстану показывает, что хотя меры по борьбе с теневой экономикой и коррупцией могут способствовать более справедливому распределению доходов, демографические факторы (более высокая рождаемость в бедных семьях) могут маскировать этот эффект в статистике, например, в коэффициенте Джини.

Винить коррупцию или систему? Переосмысление роли капитализма

Обвинять исключительно коррупцию, игнорируя системные стимулы, — значит видеть лишь симптом, а не болезнь. Проблема не в капитализме как таковом, а в его конкретных нерегулируемых моделях, которые создают среду для рентоориентированного поведения (rent-seeking). Этот экономический термин описывает стремление получить прибыль не за счет создания нового продукта или услуги, а за счет манипулирования политической и правовой средой (например, лоббирование монопольных прав, получение эксклюзивных субсидий).

В моделях «либерального рыночного капитализма» (как в США) высокая степень неравенства и мощное корпоративное лобби создают постоянные стимулы для «захвата государства». В то же время «координируемые рыночные экономики» (как в Германии или Швеции) с их сильными профсоюзами и традициями социального партнерства исторически лучше сдерживали как неравенство, так и коррупцию.

Книга Альфи Кона (Punished by Rewards) доказывает, что внешняя мотивация (особенно денежная) может вытеснять внутреннюю, этическую мотивацию. Это подтверждается и в исследованиях по коррупции. Работы экономиста (Dan Ariely) показывают, что люди с меньшей вероятностью будут обманывать из-за социальных норм, чем из-за небольших штрафов. Однако когда на кону стоят огромные финансовые выгоды — стимул, который создает нерегулируемый рынок, — моральные соображения отступают на второй план. Таким образом, проблема не в абстрактной «жадности людей», а в системе, которая делает коррупционное и неэтичное поведение рациональной стратегией для достижения успеха.

Историческая эволюция рабства: от прямого принуждения к финансиализированной эксплуатации

Древние формы рабства: владение людьми как собственностью

В античном мире рабство представляло собой прямую форму владения человеком как имуществом. В Древней Греции и Риме рабы составляли от 30% до 40% населения и рассматривались как “говорящие орудия” (instrumentum vocale). Экономическая логика была простой: человек покупался, использовался как рабочая сила и мог быть продан. Рабовладелец нес полную ответственность за содержание раба, включая питание, жилье и медицинское обслуживание.

Эта система была относительно “открытой” в том смысле, что статус раба был очевиден для всего общества. Рабство не скрывалось - оно было юридически закрепленной основой экономики. Деньги в этой системе играли роль простого средства обмена при купле-продаже людей, но сама эксплуатация осуществлялась через прямое физическое принуждение.

Феодальное крепостничество: земельная зависимость

Эволюция от древнего феодализма к современному капитализму представляет трансформационное путешествие в социально-экономических системах. Феодализм, иерархическая аграрная система, преобладавшая в Средние века, характеризовалась земельной собственностью и лояльностью к лордам. Крепостничество стало более завуалированной формой принуждения, где люди формально не являлись собственностью, но были привязаны к земле и не могли ее покинуть без разрешения феодала.

Экономические отношения строились не на прямой купле-продаже людей, а на контроле над землей. Крестьяне отрабатывали барщину, платили оброк и различные феодальные повинности. Деньги начали играть более сложную роль - не только как средство обмена, но и как способ измерения и взимания различных платежей и налогов.

Атлантическая работорговля: коммерциализация человеческих тел

Трансатлантическое рабство и подъем капиталистической глобальной экономики демонстрируют двухэтапную эволюцию глобальной экономики - подъем капиталистической атлантической экономической системы XIX века (ядра глобальной экономики) как первый этап, и распространение этой системы на Азию и остальной мир как второй этап.

Период XVI-XIX веков ознаменовался беспрецедентной коммерциализацией рабства. Рыночная конкуренция доводила цены на рабов до текущей стоимости ожидаемого будущего потока доходов, дисконтированного по преобладающим процентным ставкам. Средняя доходность от рабов на американском Юге колебалась между 8 и 10 процентами, сопоставимо с доходностью капитала в довоенный период.

В этот период произошла фундаментальная трансформация: рабы стали не просто рабочей силой, но и финансовыми активами. Они использовались как залог для получения кредитов, страховались как имущество, их будущая производительность закладывалась в сложные финансовые инструменты. Рабство в Америке, Бразилии и Кубе опиралось на капиталистические рынки, которые обеспечивали кредиты и спрос на товары, произведенные рабским трудом.

Промышленное рабство: механизация эксплуатации

“Кнут” и “торговля человеческой плотью” были особенно интегральными частями новомирской капиталистической эксплуатации. Маркс объяснял, что история цивилизации приняла свои самые “ужасающие” формы там, где рабство сочеталось с коммерциализмом.

XIX век принес индустриализацию рабства, особенно на хлопковых плантациях американского Юга. Рабский труд стал неотъемлемой частью зарождающейся глобальной капиталистической системы, обеспечивая сырьем текстильные фабрики Англии и Новой Англии. Деньги превратились в универсальный язык измерения человеческой стоимости: рабы оценивались, покупались, продавались и закладывались как любой другой капитальный актив.

Наемное рабство: формальная свобода при экономическом принуждении

После формальной отмены рабства в XIX веке возникли новые, более скрытые формы принуждения. Система издольщины на американском Юге, долговое рабство, кабальные трудовые контракты создали условия, при которых люди формально были свободными, но экономически оставались в зависимости, часто более жестокой, чем при классическом рабстве.

Ключевое отличие заключалось в том, что теперь эксплуатация осуществлялась через денежные механизмы: долги, проценты, несправедливые контракты, монополистическое ценообразование. Рабовладелец больше не нес ответственности за содержание работника - эта обязанность переложилась на самого работника, что сделало эксплуатацию еще более прибыльной.

Глобальное наемное рабство XX-XXI веков: финансиализация принуждения

Капитализм представляет собой трансформацию рабства, где разделение между рабством, феодализмом и капитализмом было явно разработано для описания классовых отношений в древней, средневековой и современной Европе соответственно.

Современные формы принуждения достигли беспрецедентного уровня сложности и завуалированности. Структурные программы приспособления Всемирного банка и МВФ, долговые кризисы развивающихся стран, трансфертное ценообразование транснациональных корпораций создают условия для массовой эксплуатации без прямого физического принуждения.

Деньги стали не просто средством обмена, а инструментом глобального контроля. Через механизмы долга, валютных манипуляций, торговых соглашений и финансовых санкций создается система, где целые страны и континенты оказываются в экономической зависимости, напоминающей рабство, но юридически оформленной как “свободная торговля” и “рыночные отношения”.

Парадокс нарастающей скрытности эксплуатации

Историческая траектория показывает парадоксальную закономерность: чем более развитыми становятся денежные отношения, тем более скрытыми становятся формы принуждения. Если античное рабство было открытым и прямым, то современные формы эксплуатации маскируются под “рыночные механизмы”, “экономическую эффективность” и “глобальную конкуренцию”.

Этот процесс “невидимизации” рабства тесно связан с развитием финансовых инструментов. Чем сложнее становятся денежные отношения, тем труднее проследить реальные потоки богатства и выявить механизмы эксплуатации. Современное рабство не нуждается в кандалах - оно использует кредитные линии, процентные ставки, валютные курсы и торговые соглашения.

Современное рабство и неоколониальная эксплуатация в Африке

Детский труд на плантациях какао: случай Nestlé и других транснациональных корпораций

Одним из наиболее ярких примеров современного рабства в рамках капиталистической системы является эксплуатация детского труда на плантациях какао в Западной Африке. В Кот-д’Ивуаре и Гане, которые вместе производят почти 60% мирового какао, 1,56 миллиона детей занято детским трудом на фермах какао. Крупнейшие корпорации Mars, Nestlé и Hershey обещали почти два десятилетия назад прекратить использование какао, собранного детьми, однако большая часть шоколада, который мы покупаем, по-прежнему производится с использованием детского труда.

Эта система эксплуатации демонстрирует фундаментальные противоречия капитализма: транснациональные корпорации получают многомиллиардные прибыли от производства шоколадных изделий, в то время как в основе их цепочек поставок лежит труд тысяч обездоленных детей на западноафриканских фермах какао. Детский труд был обнаружен на фермах какао в Камеруне, Гвинее, Нигерии и Сьерра-Леоне, хотя большинство случаев задокументировано в Гане и Кот-д’Ивуаре.

Корпорации используют стратегии корпоративной социальной ответственности для сокрытия структурного характера проблемы. Nestlé представляет детский труд как локальную проблему Западной Африки, происходящую в основном на семейных фермах, и заявляет, что пытается решить эту проблему. Однако такая риторика маскирует системную природу эксплуатации, встроенную в глобальные цепочки создания стоимости.

Парадокс ресурсного богатства Африки: $6,5 триллионов природных ресурсов и массовая бедность

Африканский континент представляет один из самых ярких примеров “парадокса изобилия” в современной мировой экономике (Africa’s Natural Resource Wealth: A Paradox of Plenty and Poverty). При наличии природных ресурсов стоимостью $6,5 триллионов, 65% мировых неосвоенных пахотных земель и молодого населения, у Африки нет оправданий быть бедной, отмечает президент Африканского банка развития. Однако реальность кардинально отличается от этого потенциала.

Африка, наиболее богатый ресурсами континент в мире, обладает 30% мировых минеральных запасов, однако многие ее страны страдают от бедности, конфликтов и медленного экономического роста. Каждый год $90 миллиардов покидает Африку через незаконные финансовые потоки - средства, которые могли бы трансформировать здравоохранение и инфраструктуру. При этом около 282 миллионов человек остаются недоедающими, а более половины стран сталкиваются с долговым кризисом.

Этот парадокс объясняется неоколониальной структурой мировой экономики, где африканские страны остаются поставщиками сырья для транснациональных корпораций, получая минимальную долю от добавленной стоимости. Крупные горнодобывающие и нефтяные компании извлекают ресурсы, оставляя местному населению экологические проблемы, разрушенную инфраструктуру и нищету.

Многообразие форм современного рабства при капитализме

Капиталистическая система создает условия для различных форм принудительного труда и экономической эксплуатации в Африке:

1. Долговое рабство на сельскохозяйственных плантациях: Фермеры попадают в долговую зависимость от посредников и корпораций, не имея возможности выйти из цикла эксплуатации.

2. Принудительный труд в горнодобывающей промышленности: Добыча кобальта, золота, алмазов и других ценных ресурсов часто основана на эксплуатации местного населения, включая детей.

3. Трудовая миграция и торговля людьми: Экономическая безысходность заставляет людей соглашаться на кабальные условия труда как внутри континента, так и за его пределами.

4. Гендерная эксплуатация: Женщины и девочки особенно уязвимы для различных форм принуждения в условиях экономической нестабильности.

Эти формы современного рабства не являются пережитками прошлого, а представляют собой интегральную часть современной капиталистической системы, где максимизация прибыли достигается за счет крайней эксплуатации наиболее уязвимых групп населения.

Неоколониальные механизмы извлечения богатства

Современная эксплуатация Африки осуществляется через более изощренные механизмы, чем прямое колониальное правление:

1. Несправедливые условия торговли: Африканские страны экспортируют сырье по низким ценам и импортируют готовые товары по высоким ценам.

2. Долговая зависимость: Внешний долг превышает $1 триллион, создавая условия для экономического принуждения.

3. Налоговые убежища и трансфертное ценообразование: Транснациональные корпорации минимизируют налоги в африканских юрисдикциях.

4. Захват земель: Иностранные инвесторы приобретают большие участки плодородной земли для экспортного производства.

Это представляет величайший парадокс: самый богатый ресурсами континент имеет беднейшие страны на земле. Теории зависимости подчеркивают невыгодное положение развивающихся стран с природным ресурсным изобилием в мировой системе.

Экологический ущерб: неизбежное следствие капитализма

Наряду с социальным неравенством и эксплуатацией, капитализм наносит колоссальный вред экологии планеты. Этот ущерб не является случайным побочным эффектом, а представляет собой прямое следствие фундаментальных принципов системы, ориентированной на максимизацию прибыли и бесконечный рост.

Логика экстернализации: перекладывание издержек на природу и общество

Центральным элементом капиталистической экономики является экстернализация издержек. Это процесс, при котором корпорации минимизируют свои расходы, перекладывая негативные последствия своей деятельности на общество и окружающую среду. Загрязнение воздуха и воды, вырубка лесов, выбросы парниковых газов, образование токсичных отходов — всё это “внешние издержки”, которые не учитываются в финансовой отчётности компаний, но за которые расплачивается всё человечество. Такая система создаёт порочный стимул: чем больше экологического ущерба компания может переложить на других, тем выше её прибыль.

Императив бесконечного роста на конечной планете

Капиталистическая система требует постоянного экономического роста. Стагнация или спад рассматриваются как кризис. Этот “императив роста” заставляет производить и потреблять всё больше товаров и услуг, что неизбежно ведёт к истощению невозобвимых природных ресурсов и превышению способности планеты к самовосстановлению. Идея бесконечного роста на планете с конечными ресурсами является фундаментальным противоречием, которое ведёт к деградации экосистем, потере биоразнообразия и климатическому кризису.

Климатический кризис как величайший провал рынка

Изменение климата является наиболее ярким и опасным примером экстернализации. На протяжении десятилетий отрасли, основанные на ископаемом топливе, получали триллионные прибыли, в то время как издержки в виде глобального потепления, экстремальных погодных явлений и повышения уровня моря были переложены на будущие поколения и самые уязвимые слои населения. Климатический кризис — это не просто техническая проблема, а структурный провал рыночной системы, которая не способна оценить и защитить фундаментальные основы жизни на Земле.

Коммодификация природы: превращение экосистем в товар

В рамках капитализма природа рассматривается не как сложная система, поддерживающая жизнь, а как набор ресурсов (коммодити), подлежащих эксплуатации. Леса превращаются в древесину, реки — в источники гидроэнергии, а земля — в актив для спекуляций. Этот утилитарный подход игнорирует внутреннюю ценность природы и жизненно важные “экосистемные услуги” (такие как опыление, очистка воды и регулирование климата), что ведёт к их разрушению, поскольку они не имеют прямой рыночной цены.

Таким образом, экологический кризис тесно переплетён с логикой капитализма. Системное стремление к прибыли за счёт экстернализации издержек и требование бесконечного роста делают капитализм фундаментально несовместимым с экологической устойчивостью.

Большое тихоокеанское мусорное пятно: памятник культуре одноразового использования

Одним из самых наглядных и удручающих символов экологического ущерба капитализма является Большое тихоокеанское мусорное пятно. Это не остров в прямом смысле слова, а гигантское скопление пластиковых отходов, удерживаемое океаническими течениями. Его площадь, по разным оценкам, в три раза превышает площадь Франции.

Это мусорное пятно — прямое следствие нескольких ключевых аспектов системы:

• Культура одноразового использования: Производство дешёвых одноразовых пластиковых изделий (упаковка, бутылки, посуда) является чрезвычайно прибыльным, поскольку стимулирует постоянное потребление. Ответственность за утилизацию при этом перекладывается на потребителя и государство.

• Экстернализация издержек: Стоимость сбора, переработки и утилизации отходов не заложена в цену товара. Океан становится бесплатной свалкой, а издержки в виде загрязнения, гибели морских животных и попадания микропластика в пищевую цепь несут экосистемы и всё человечество.

• Глобализация производства: Товары производятся в одних частях мира, потребляются в других, а отходы оказываются в третьих, создавая сложную и непрозрачную цепочку ответственности, в которой виновных найти практически невозможно.

Большое тихоокеанское мусорное пятно — это физическое воплощение провалов рыночной системы: оно наглядно демонстрирует, как погоня за сиюминутной прибылью от одноразовых товаров создаёт долгосрочную экологическую катастрофу планетарного масштаба. Таким образом, экологический кризис тесно переплетён с логикой капитализма.

Прибыль любой ценой: запланированное устаревание и вред обществу

Стремление к максимизации прибыли в капиталистической системе порождает бизнес-модели, которые наносят прямой вред потребителям, обществу и окружающей среде. Эти практики — не исключение, а логическое продолжение системы, где финансовый результат ставится выше благополучия. Научные исследования все чаще документируют системный характер этого явления и его разрушительные последствия.

Запланированное устаревание: двигатель расточительства

Запланированное устаревание — это сознательная стратегия проектирования продуктов с искусственно ограниченным сроком службы, чтобы заставить потребителей совершать повторные покупки. Библиометрический анализ академической литературы с 1967 по 2024 год показывает, что эта практика значительно влияет на потребительские расходы, образование отходов и управление цепочками поставок (Planned Obsolescence: Bibliometric Analysis from 1967 to 2024). Это достигается разными способами:

• Технологическое устаревание: Выпуск новых моделей, которые делают старые несовместимыми или нефункциональными. Классический пример — программные обновления для смартфонов, которые замедляют работу старых устройств, подталкивая к покупке нового. “Баттеригейт” компании Apple стал хрестоматийным случаем: компания признала замедление iPhone со старыми аккумуляторами (Apple battery lawsuit: Millions of iPhone users could get payouts in legal action). Исследование показало, что когда программное обеспечение обновлялось, производительность старых устройств снижалась до 58%. Apple в итоге согласилась выплатить 113 миллионов долларов для урегулирования исков более чем 30 штатов США. Анализ показал, что такая практика потенциально увеличивала продажи iPhone на миллионы устройств в год.

• Конструктивное устаревание: Использование некачественных или недолговечных компонентов, которые гарантированно выйдут из строя после определённого периода. Исследования показывают, что в медицинских устройствах, например, устаревание компонентов может остановить производство, задержать критически важное лечение пациентов и потребовать дорогостоящих редизайнов с регулятораными одобрениями (How to Prevent Component Obsolescence From Becoming Serious Medical Device Obsolescence Risks). Невозможность заменить аккумулятор в большинстве современных гаджетов или использование пластиковых шестерёнок вместо металлических в бытовой технике — яркие примеры этой стратегии.

• Психологическое устаревание: Агрессивный маркетинг и создание трендов, которые убеждают потребителей, что их вещи “вышли из моды” и требуют замены. Индустрия “быстрой моды” является апогеем этой модели. Исследования показывают, что ультра-быстрая мода характеризуется еще более быстрыми циклами производства и мимолетными трендами (Ultra-fast fashion is a disturbing trend undermining efforts to make the whole industry more sustainable). Например, китайский онлайн-ретейлер Shein добавляет около 6000 новых стилей на свой сайт каждый день. Средний американский потребитель выбрасывает 81,5 фунта одежды ежегодно, а количество раз, когда одежда носится, снизилось примерно на 36% за 15 лет. 92 миллиона тонн текстильных отходов производится каждый год, что эквивалентно грузовику, полному одежды, который попадает на свалки каждую секунду (10 Concerning Fast Fashion Waste Statistics).

Последствия этой практики разрушительны: истощение природных ресурсов, гигантские объёмы электронных и промышленных отходов, а также постоянное финансовое давление на потребителей, вынужденных участвовать в бесконечной гонке потребления. Исследование показало, что если тенденция продолжится, количество отходов быстрой моды вырастет до 134 миллионов тонн в год к концу десятилетия.

Другие примеры системного вреда ради прибыли

Помимо запланированного устаревания, существует множество других секторов, где погоня за прибылью приводит к катастрофическим социальным последствиям:

• Фармацевтическая промышленность: Опиоидный кризис в США представляет собой ярчайший пример того, как фармацевтические компании применяют стратегии, сходные с запланированным устареванием. Исследование Университета Вашингтона показало, что компании Purdue Pharma тратили беспрецедентную сумму на продвижение OxyContin — в 6-12 раз больше, чем на продвижение конкурирующих препаратов (The Promotion and Marketing of OxyContin: Commercial Triumph, Public Health Tragedy). С 1996 по 2001 год продажи выросли с 48 миллионов до почти 1,1 миллиарда долларов.

  Компания использовала обманчивый маркетинг, утверждая, что OxyContin менее вызывает привыкание, чем другие опиоиды. В 2001 году Purdue потратила 200 миллионов долларов только на маркетинг, включая проведение более 40 национальных конференций по управлению болью на курортах, где более 5000 врачей, фармацевтов и медсестер получали обучение за счет компании. Собственное тестирование Purdue в 1995 году показало, что 68% оксикодона можно извлечь из таблетки OxyContin при измельчении, что делает препарат легко злоупотребляемым.

  Исследования показывают, что фармацевтическая индустрия часто фокусируется на создании препаратов для лечения хронических состояний, которые пациент должен принимать всю жизнь, обеспечивая стабильный доход (The high cost of prescription drugs: causes and solutions). Исследование Стэнфордско-Ланцетской комиссии показало, что без срочного вмешательства 1,2 миллиона человек в США и Канаде умрут от передозировки опиоидами к концу десятилетия (What led to the opioid crisis—and how to fix it).

• Пищевая промышленность: Метаанализ 45 исследований, охватывающих почти 10 миллионов человек, показал, что высокое потребление ультрапереработанных продуктов связано с 71% из 45 изученных неблагоприятных исходов для здоровья (Ultra-processed food exposure and adverse health outcomes: umbrella review of epidemiological meta-analyses). Потребление таких продуктов увеличивает риск ожирения на 55%, нарушений сна на 41% и риск смерти от сердечно-сосудистых заболеваний на 50% (Ultraprocessed foods linked to heart disease, diabetes, mental disorders and early death, study finds).

  Исследования показывают, что пищевые компании используют маркетинговые стратегии, схожие с табачной индустрией. Документы показывают, что табачные конгломераты, купившие компании по производству напитков, перенесли свои методы привлечения детей как будущих курильщиков на сладкие напитки, используя цвета, ароматы и маркетинговые техники (Tobacco industry involvement in children’s sugary drinks market, Tobacco companies hook kids on sugary drinks). Исследование международного исследования пищевой политики показало, что в среднем взрослые подвергаются воздействию от 0,5 (Великобритания) до 2,3 (Мексика) стратегий маркетинга нездоровой пищи (Adults’ Exposure to Unhealthy Food and Beverage Marketing: A Multi-Country Study in Australia, Canada, Mexico, the United Kingdom, and the United States).

Эти примеры показывают, что в системе, где прибыль является главным мерилом успеха, нанесение вреда обществу может стать не просто побочным эффектом, а вполне рациональной и успешной бизнес-стратегией. Исследования постоянно документируют эти паттерны и их системное воздействие на общественное здоровье, окружающую среду и социальную стабильность. Конечно, вот исправленная версия текста с возвращением всех источников в указанном вами формате.

Как устроена машина неравенства: от активов до психологии

1. В чём хранят деньги разные слои общества?

Существует фундаментальное различие в том, как богатые и средний класс приумножают свои средства. Это можно сравнить с двумя разными лестницами к благосостоянию.

• Лестница среднего класса — недвижимость. Большинство людей из этой группы вкладывают основные сбережения в собственное жилье. Когда цены на дома и квартиры растут, их благосостояние увеличивается.

• Лестница богатых — акции и бизнес. Состоятельные люди концентрируют свои активы на фондовом рынке и в долях частных компаний. По данным Федеральной резервной системы США, верхние 10% населения владеют 84% всех акций в стране (по сравнению с 77% в 2001 году) (Distributional Financial Accounts, Federal Reserve).

Этот разрыв создает «эффект качелей»: когда фондовый рынок бурно растет, богатые становятся несоизмеримо богаче, в то время как рост цен на недвижимость оказывает более скромную поддержку среднему классу. Исследования подтверждают, что именно доходы от акций вызывают самые большие и резкие скачки в уровне неравенства (Asset Prices and Wealth Inequality, NBER). Более того, если разрыв в доходах продолжит расти, это может искусственно «надуть» цены на активы еще на 12%, делая их еще менее доступными для остальных (Inequality and Asset Prices, NBER).

2. Захват рынков и эра наследников

Откуда сегодня берется огромное богатство? Все чаще — не из инноваций, а из куда более старых источников.

• Наследство и монополии. Аналитики из Oxfam подсчитали, что почти 60% состояний миллиардеров созданы благодаря наследству, монопольному положению на рынке или связям с властью. В 2024 году произошел знаковый момент: впервые с 2009 года каждый новый миллиардер моложе 30 лет получил свое богатство по наследству. Это говорит о начале «великой передачи состояний» от одного поколения сверхбогатых к другому (Inequality Inc., Oxfam International).

• Власть монополий. Около 18% мирового богатства миллиардеров происходит от контроля над целыми отраслями. Эти «монопольные магнаты» возглавляют корпорации, которые диктуют правила игры, устанавливают завышенные цены для потребителей и подавляют конкурентов.

Коррупция здесь выступает в роли катализатора. Именно она позволяет компаниям получать эксклюзивные привилегии, создавать барьеры для конкурентов и формировать монополии, что ведет к концентрации богатства и власти в руках узкого круга элит.

3. Неравенство в головах: как разрыв в доходах меняет общество

Экономический разрыв — это не просто цифры. Он глубоко влияет на психологию общества и наши отношения друг с другом.

• Разрушение единства. Когда неравенство растет, у людей ослабевает чувство принадлежности к своей нации и усиливается идентификация с более узкими группами, например, по этническому или социальному признаку. Это создает общество, разделенное на «мы» и «они», и открывает дорогу авторитарным лидерам, играющим на этих противоречиях (Inequality and Social Identity, Cambridge University Press).

• Падение доверия. Исследования на основе панельных данных из разных стран однозначно показывают: чем выше неравенство в доходах, тем ниже уровень доверия людей друг к другу. Этот эффект особенно силен в развитых странах (Inequality and trust: new evidence from panel data, VOX EU). Мы перестаем верить, что живем в обществе с едиными и справедливыми правилами для всех. Ученые отмечают, что на доверие влияет не только текущий разрыв в доходах (коэффициент Джини), но и динамическое неравенство — низкие шансы у детей превзойти доход своих родителей (низкая социальная мобильность).

Коррупция усугубляет этот процесс, порождая цинизм и чувство тотальной несправедливости. Когда взятки и кумовство становятся нормой, это окончательно разрушает доверие к государственным и общественным институтам (Who are Your Joneses? Socio-Specific Income Inequality and Trust, GLO Discussion Paper).

4. Природные сокровища, приносящие беду («Ресурсное проклятие»)

Парадоксально, но страны, богатые нефтью, газом или алмазами, часто страдают от медленного роста и чудовищного неравенства. Этот феномен называют «ресурсным проклятием». Причины — слабая власть, отсутствие диверсификации экономики и зависимость от мировых цен на сырье (The Political Economy of the Resource Curse, World Bank).

Недавние исследования показывают, что ключ к решению этой проблемы — экономическая сложность. Страны, которые не просто добывают ресурсы, а развивают на их основе сложные производственные цепочки (например, нефтехимию), способны превратить «проклятие» в благословение и снизить неравенство (Natural resources and income inequality: economic complexity is the key, Springer). Так, программы устойчивого развития, направленные на снижение зависимости от экспорта сырья, сокращают разрыв в доходах между городом и деревней в среднем на 4,11%, причем наибольший эффект наблюдается там, где изначально были самые слабые институты (Does resource dependence reduction mitigate income inequality?, ScienceDirect).

Коррупция — главный механизм «ресурсного проклятия». Она позволяет элитам направлять доходы от продажи национальных богатств в собственные карманы вместо инвестиций в медицину, образование и инфраструктуру.

5. Двигатели неравенства: технологии и «деньги из воздуха»

Ключевыми факторами современного неравенства являются глобализация, автоматизация и политика центральных банков. Особенно выделяется так называемое количественное смягчение (QE) — по сути, «печатание денег» центральными банками для стимулирования экономики.

Исследования показывают, что эта политика имеет двойственный эффект. С одной стороны, она снижает процентные ставки и повышает цены на акции, что непропорционально обогащает и без того состоятельных держателей активов (Does Quantitative Easing Affect Inequality: Evidence from the US, Brookings). С другой стороны, по данным Европейского центрального банка, QE помогает сдерживать безработицу, давая работу многим людям с низкими доходами и тем самым сжимая неравенство (How does monetary policy affect income and wealth inequality?, ECB).

Итоговый результат зависит от институционального контекста. В странах с либеральной рыночной экономикой (как в США) рост финансового сектора сильнее увеличивает неравенство. В странах с координированной экономикой (как в Германии), где роль государства и профсоюзов выше, этот эффект почти не проявляется (Financialization and inequality in coordinated and liberal market economies, LSE).

Коррупция в финансовом секторе может исказить даже благие намерения монетарной политики, направляя дешевые кредиты не на развитие экономики, а в руки связанных с властью групп.

6. Прогнозы: мир триллионеров и застой в борьбе с бедностью

Если текущие тенденции сохранятся, нас ждет мрачное будущее:

• Мир увидит первого триллионера в течение ближайшего десятилетия. В 2024 году состояние миллиардеров росло со скоростью 5,7 миллиарда долларов в день.

• Борьба с бедностью зашла в тупик. Количество людей, живущих в крайней нищете, почти не изменилось с 1990 года. При нынешних темпах на искоренение бедности (по критерию $6,85 в день) может уйти более ста лет (Inequality Inc., Oxfam International).

Региональные тренды лишь подчеркивают этот разрыв. В Северной Америке зафиксировано самое высокое среднее благосостояние на взрослого ($593,347), а в ЕС богатство миллиардеров за прошлый год выросло на 138 миллиардов евро. При этом в Евросоюзе 74% состояний миллиардеров унаследованы либо созданы за счет монополий и связей с властью (Europe’s new age of monopoly, Oxfam EU). Эти цифры — не случайность, а прямое отражение уровня прозрачности и эффективности борьбы с коррупцией в разных регионах.

7. Что делать? От налогов до реформ

Борьба с неравенством требует комплексных решений:

• Справедливые налоги и умные инвестиции. Необходимо вводить прогрессивное налогообложение доходов от использования природных ресурсов и направлять эти средства в образование, здравоохранение и инфраструктуру. Исследования показывают, что даже в авторитарных режимах наличие нескольких конкурирующих партий и сильные государственные институты приводят к более низкому уровню неравенства (Income inequality in authoritarian regimes, Taylor & Francis Online).

• Реформы финансового сектора. Политика центральных банков должна учитывать ее влияние на разные слои населения. Важно внедрять правила, которые делают финансовую систему более устойчивой и не позволяют ей работать только в интересах узкой группы лиц.

В конечном счете, борьба с коррупцией должна стать центральным элементом любой стратегии по сокращению неравенства. Укрепление законов, прозрачность госрасходов и общественный контроль — это не просто технические меры, а необходимое условие для построения более справедливого и процветающего общества.

Стоимость содержания заключённых и сравнение со странами с высоким уровнем жизни

Экономические траты на содержание заключённых

Стоимость содержания одного взрослого заключённого в тюрьме варьируется в зависимости от страны и условий содержания. В США средняя стоимость содержания заключённого составляет около $40,000 в год. Эта сумма включает в себя расходы на питание, жильё, медицинское обслуживание и охрану. В то же время, в Норвегии, стране с высоким уровнем жизни и известной своими гуманными условиями содержания в тюрьмах, стоимость содержания одного заключённого достигает примерно $100,000 в год. Высокая стоимость в Норвегии связана с предоставлением лучших условий жизни, что способствует реабилитации заключённых и снижению уровня рецидивизма.

Сравнение количества заключённых

Количество заключённых также существенно различается. В США находится около 2,2 миллиона заключённых, что составляет примерно 670 заключённых на 100,000 человек. В Норвегии, напротив, насчитывается около 3,800 заключённых, что соответствует примерно 75 заключённым на 100,000 человек. Эти данные указывают на то, что страны с высоким уровнем жизни, такие как Норвегия, имеют значительно меньшее количество заключённых на душу населения, что может быть связано с более эффективной системой правосудия, акцентом на реабилитацию и профилактику преступности.

Экономические и социальные аспекты

Высокая стоимость содержания заключённых в Норвегии компенсируется более низким уровнем рецидивизма и лучшей интеграцией бывших заключённых в общество. В США, напротив, высокие расходы на содержание большого количества заключённых не всегда приводят к снижению преступности, что подчёркивает необходимость реформ в системе правосудия и пенитенциарной политике. Таким образом, инвестиции в улучшение условий содержания и реабилитационные программы могут быть экономически оправданы в долгосрочной перспективе, способствуя снижению преступности и социальных издержек.

Заключение

Современная экономическая система, построенная на приоритете денежной прибыли, демонстрирует ряд глубоких и взаимосвязанных патологий. Это не отдельные сбои, а системные характеристики, проистекающие из её фундаментальной логики. Мы видим, как эта система одновременно порождает крайние формы социального неравенства, возвращая нас в “Позолоченный век”; ведёт к необратимому экологическому ущербу из-за императива бесконечного роста на конечной планете; легитимизирует вредные для общества практики, такие как запланированное устаревание и продвижение вызывающих зависимость продуктов; и увековечивает современные формы эксплуатации, скрытые за сложными финансовыми и логистическими цепочками.

Исторический анализ показывает, что текущее положение дел не является неизбежным. Периоды относительного равенства и социальной стабильности были результатом сознательных политических и институциональных выборов. Однако сегодня мы сталкиваемся с мощным порочным кругом, где экономическое неравенство, коррупция и деградация окружающей среды взаимно усиливают друг друга. Преодоление этих вызовов требует не просто косметических реформ, а фундаментального переосмысления целей и ценностей нашей экономической модели — перехода от системы, ориентированной исключительно на прибыль, к системе, в центре которой находятся благополучие человека и здоровье планеты.

---

Источники:

1. Gupta, S., Davoodi, H., & Alonso-Terme, R. (2002). Does Corruption Affect Income Inequality and Poverty? SSRN. https://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=879858
2. You, J. S., & Khagram, S. (2004). A Comparative Study of Inequality and Corruption. SSRN. https://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=489823
3. Mauro, P. (1995). Corruption and Growth. The Quarterly Journal of Economics. https://academic.oup.com/qje/article-abstract/110/3/681/1859244
4. Uslaner, E. M., & Rothstein, B. (2005). All for All: Equality, Corruption, and Social Trust. SSRN. https://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=824506
5. Kohn, A. Punished by Rewards. Alfie Kohn. https://www.alfiekohn.org/punished-rewards/
6. Mazar, N., Amir, O., & Ariely, D. (2008). The Dishonesty of Honest People: A Theory of Self-Concept Maintenance. Journal of Marketing Research. https://people.duke.edu/~dandan/webfiles/PapersPI/Dishonesty%20of%20Honest%20People.pdf
7. Whoriskey, P., & Siegel, R. (2019). Cocoa’s child laborers. The Washington Post. https://www.washingtonpost.com/graphics/2019/business/hershey-nestle-mars-chocolate-child-labor-west-africa/
8. Appiah, E. N. (2019). Africa’s Natural Resource Wealth: A Paradox of Plenty and Poverty. American Scientific Research Journal for Engineering, Technology, and Sciences. https://journals.scholarpublishing.org/index.php/ASSRJ/article/view/6814
9. International Monetary Fund. (2024). World Economic Outlook. https://www.imf.org/en/Publications/WEO
10. World Inequality Database. (2024). Global Inequality Data. https://wid.world/
11. The World Bank. (2024). Poverty and Inequality Platform. https://pip.worldbank.org/
12. Oxfam International. (2024). Inequality Inc. https://www.oxfam.org/en/research-reports/inequality-inc
13. Numbeo. (2024). Purchasing Power Index by Country. https://www.numbeo.com/cost-of-living/rankings_by_country.jsp?title=2024&displayColumn=5
14. Costanza, R. et al. (2014). Changes in the global value of ecosystem services. Global Environmental Change. https://www.sciencedirect.com/science/article/pii/S095937801400083X (Примечание: цифра в $393 трлн является современной экстраполяцией и оценкой, основанной на методологиях, представленных в подобных исследованиях).
15. United Nations Development Programme. (2023). Global Multidimensional Poverty Index. https://hdr.undp.org/content/2023-global-multidimensional-poverty-index-mpi
16. Piketty, T. (2014). Capital in the Twenty-First Century. Harvard University Press.